10 лет в наркобизнесе: исповедь закладчика, которого 15 раз задерживали и каждый раз отпускали
Редакция PavRC публикует большое интервью с бывшим закладчиком: десять лет в наркобизнесе, десятки килограммов «товара», пятнадцать задержаний, психиатрический диагноз, смерть близких — и попытка выйти из этого ада живым. Это не романтизация, а подробный разбор того, как постепенно рушится жизнь человека, который однажды решил «просто подзаработать».Детство, хорошая семья и первая трещина
Он родился в нормальной, даже образцовой семье. Родственники — ветераны войны, преподаватели вузов, люди труда. Никто не пил, не играл, не употреблял, дома были книги, а не бутылки. Детство — по всем меркам «правильное»: кружки, чтение, школа, надежды родителей на хорошее будущее.Но уже в начальных классах что-то пошло не так. Учительница, от которой зависели оценки и атмосфера в классе, почему-то зациклилась именно на нём. При отличной успеваемости по другим предметам он регулярно получал «двойки» только у неё. Ребёнок, который дома зачитывался книгами и в целом был неглупым, из школы приносил унижение и ощущение, что с ним «что-то не так».
Внутри это превратилось в тяжёлый ком: стыд, непонимание, ощущение, что его не принимают и несправедливо ненавидят. Тогда он ещё не знал слов «психологическая травма», «депрессия» или «тревожное расстройство». Он просто перестал хотеть идти в школу, сдирал кожу на руках от нервов и ночами не спал.
Именно в этот период у него начались первые деструктивные «игры»: поджоги сараев, заброшек, деревянных павильонов у детских садов. Мир, в котором он чувствовал себя униженным и бессильным, хотелось хоть как-то «поджечь» в ответ. Там, где должны были быть поддержка и разговоры, был страх и ощущение собственной никчёмности.
Подростковый криминал: от телефонов до первой «травы»
К подростковому возрасту его жизнь внешне мало отличалась от жизни обычных школьников: уроки, друзья, уличные компании. Но внутри всё уже давно кренилось в сторону риска и криминала. Примерно в 13 лет он впервые почувствовал, что закон — что-то далёкое и абстрактное, а «свои схемы» — реальнее и интереснее.Первой «темой» стали телефоны. На ранних Android-моделях он научился перебивать IMEI на нулевые, чтобы аппараты было сложнее отследить. Знакомые приносили ему мобильники, он прошивал, менял номера, а телефоны затем сбывались в другом городе. Появлялись первые деньги и ощущение, что он не просто школьник, а «дельный человек с темой».
Чуть позже в компанию пришла первая марихуана и гашиш. Старшие товарищи, друзья старшего родственника — взрослые, уверенные в себе, с чужой лёгкостью относившиеся к «природе». Его пригласили «просто покурить», и в отличие от школьного коллектива, там он почувствовал себя своим. Его не считали странным, не загоняли в угол, не унижали.
Почти сразу после первого употребления он начал торговать. Покупал гашиш «оптом», резал на куски по 0,5–0,6, часть оставлял себе, часть продавал по району. Это была самая примитивная, но очень понятная модель: «своим своим», из рук в руки, на лавочках и в подъездах. Тогда казалось, что это вообще «не наркотики», а лишь мягкий способ расслабиться и заработать на карманные расходы.
Никакого страха перед законом не было. По слухам, максимум, что могли сделать полицейские, — забрать «траву» и дать пинка. Про реальные сроки и разрушенные судьбы он пока не слышал. В голове формировалась опасная установка: «если это никого не убивает прямо сейчас, это не зло».
Почтовые спайсы, марки и первые эксперименты
К 15 годам уровень «игры» вырос. Появились первые заказы по электронной почте: не из даркнета, а из примитивных схем «почта+оплата». Из Нижнего Новгорода приходили конверты с чайными пакетиками «Greenfield», внутри которых был «спайс» — тогда ещё малоизвестная, но уже крайне опасная синтетика.Одновременно через те же каналы продавались марки — бумажки, пропитанные психоактивными веществами. В обиходе их называли лисичками и котами. Заказы шли десятками и сотнями штук: закупка по нескольку сотен рублей за марку, перепродажа в несколько раз дороже. Первые быстрые «кассы» приводили к ощущению, что схема гениальна и практически безнаказанна.
Спайс он попробовал только один раз. Тогда ещё не было массовых историй о психозах, суицидах и тяжёлых осложнениях. Препарат воспринимался как нечто «модное и лёгкое». Но масштаб спроса был страшным: за один вечер он распродал партию, причём многие покупатели возвращались сразу по несколько раз.
В те годы практически никто из его окружения не задумывался о последствиях. Важно было лишь то, что «продаётся на ура», приносит деньги и статус. Никаких рефлексий про здоровье других людей или собственную ответственность. Это был старт длинной цепочки решений, где каждый следующий шаг казался всего лишь чуть-чуть рискованнее предыдущего.
ICQ, Skype и первые «бесконтактные» закладки
С появлением ICQ и Skype в городе начали массово появляться надписи на заборах: UIN, логин, контакт. Ты пишешь незнакомцу, переводи деньги — и ждёшь «бесконтактную» закладку. Никаких отзывов, никакой защиты, просто голый риск. Большая часть таких «продавцов» банально кидала клиентов.Однако среди множества скамеров были и те, кто работал по-крупному. Целые команды раскидывали спайсы по подъездам и дворам, не особо парясь о конспирации. В подъезд можно было зайти и буквально на лестничной клетке найти пакетик. В глазах подростка это выглядело как новый, эффективный и «современный» способ зарабатывания денег, а не как катастрофа для десятков семей.
Параллельно формировалась внутренняя иерархия веществ. Марихуана и гашиш считались почти безобидными. Амфетамин и порошки — «быдляцкой темой». Спайсы и прочие синтетики тогда ещё не воспринимались как то, что способно довести до психоза за считанные месяцы. Эта иллюзия умеренной опасности очень долго прикрывала реальность.
«Собеседование» с ОПГ и вход в настоящую «тему»
Переломный момент произошёл, когда ему было около 18–19 лет. Друг позвонил и сказал: «Есть серьёзная тема, за тебя поручился, люди хотят с тобой поговорить». Встреча назначалась у торгового центра. Подъехали двое мужчин: один из криминальной структуры, другой — старший, который позже станет связующим звеном между ним и даркнет-магазинами.Разговор длился около двух часов. Ему прямо объяснили: ставки высокие, вход в тему — билет в мир, где есть и большие деньги, и серьёзные последствия. Но именно там есть «уважение», которого ему всю жизнь не хватало: статус, чувство нужности, принадлежность к «своим».
Он согласился. Внутри всё грело ощущение, что он теперь почти герой криминального фильма: Пабло Эскобар, «Коза Ностра», «Скарфейс». В реальности он становился обычной торпедой — человеком, который рискует свободой и здоровьем за проценты от чужих миллиардов.
Сначала он работал с квартиры: отвечал по телефону, координировал продажи «природы». Был обычным бегуном: отвёз, привёз, отдал. Деньги шли небольшие, но упаковка из внутрибанды, связи и ощущение близости к «большим игрокам» делали своё дело.
RAMP, Hydra, KRAKEN маркетплейс и работа на магазин
Через какое-то время он перешёл на работу с крупным магазином на даркнет-площадке RAMP. Магазин с белым кроликом в логотипе — Playboy — тогда был хорошо известен многим. Ему выдали рабочий телефон, объяснили, как делаются метки, как и куда отправлять фото, как работать с «бесконтактом» уже по правилам площадки.Схема была проста: забрать оптовую партию, расфасовать, разложить по точкам, сфотографировать, отправить координаты через защищённые каналы (к примеру, через ProtonMail и самоуничтожающиеся сообщения). В дальнейшем точно так же процесс перетёк с RAMP на Hydra, а с ростом даркнета стало нормой, что кроме этих площадок появляются и новые маркетплейсы, вроде KRAKEN маркетплейс, где тоже крутятся тонны веществ и миллиарды грязных рублей.
Он раскладывал всё: от гашиша до мефедрона и амфетамина. Использовали вакуумные пакеты, магниты, тайники в лесу и в бетонных конструкциях. Порой в месяц уходили килограммы твёрдого вещества. Но даже при таких объёмах реальные деньги, которые доходили до него, были смехотворными по сравнению с тем, что зарабатывали те, кто стоял выше по цепочке.
Часто ему платили не рублями, а «натурой»: несколько граммов мефедрона, гашиша, амфетамина. Это быстро превратилось в привычку «торчать за счёт работы» и подменило собой смысл жизни. Всё остальное — учёба, законная работа, планы — растворялось в белом и жёлтом порошке.
Первые задержания: как его принимали и отпускали
Первый серьёзный контакт с полицией произошёл, когда он передавал другу несколько сотен марок. Друг занюхал «дорогу» прямо перед подъездом, и в этот момент по лестнице поднялись сотрудники. Их троих — двух парней и девушку — посадили в «бобик», несколько часов катали по району и жёстко прессовали.Товар нашли у друга, деньги — у них обоих. Марки забрали, с них вытрясли всё наличное, после чего просто высадили на окраине города. По всем признакам, это могло закончиться возбуждением дела, экспертизами и реальным сроком. Но тогда всё ограничилось «отжатием» товара и денег. В его голове это закрепилось как очередное подтверждение: «везёт», «пронесло», «я особенный».
Дальше подобные эпизоды становились нормой. Он резко скидывал свёртки в снег перед тем, как к нему подъезжал патруль, оставлял закладки под самыми неожиданными объектами — порой даже возле опорных пунктов полиции. Его обыскивали, ощупывали одежду, проверяли вещи, но не находили ничего. Или просто не хотели связываться с очередным «подозрительным парнем», который умоляет, что «просто гулял».
Таких задержаний набралось не меньше пятнадцати. Где-то всё действительно решала удача, где-то — отсутствие интереса со стороны конкретного наряда, где-то — выученные наизусть легенды. Он ломал телефоны, стирал фотографии, переодевался, менял сим-карты и аппараты. Каждый раз это воспринималось как ещё один «джекпот»: снова свободен, снова «жизнь любит сильных».
На самом деле всё это было цепью чудовищных совпадений, которые легко могли закончиться сроком по 228.1 с группой, с крупными и особо крупными размером. И он это понимал задним числом, но не в момент событий.
Промышленные объёмы и разложенная психика
Со временем объёмы выросли. Он вспоминает, как ездил за сотнями граммов амфетамина и мефедрона: тайники в лесу на окраинах, под деревьями, на опушках. Лежали плитки, килограммы твёрдого вещества. Часть забирали, часть перераспределяли по городу, разрезая на десятки и сотни свёртков.Рабочий день закладчика превращался в марафон: от 10 до 30 точек в день, снег, грязь, ливни, лесополосы, подъезды, промзоны. В карманах — перчатки, нож, изолента, иногда — перцовый баллончик. В рюкзаке — свёртки, часто на сумму, которая в случае задержания уже тянула бы на серьёзный срок. За каждую разложенную единицу — 300–400 рублей. За килограммы, которые проходили через руки, он получал крохи.
Параллельно росла и личная толерантность к веществам. Трава и гашиш заменились мефедроном, амфетамином, иногда опиатами. Он мог сутки напролёт нюхать, падать от тахикардии, вставать и делать ещё одну «дорожку». Тело пока терпело; психика — нет.
В компании начали массово появляться бензодиазепины, вроде ксанакса: десятки таблеток за раз, провалы в памяти на дни. Кому-то это казалось «модным и богатым кайфом», но по факту превращало людей в живых мертвецов. На фоне постоянного употребления и риска начало формироваться то, что позже психиатры назовут параноидальной шизофренией.
Паранойя, галлюцинации и диагноз
Сначала проблемы казались «обычной профдеформацией»: ему постоянно чудились хвосты, слежка, мнимые «филёры». Он оглядывался, проверял, нет ли за спиной машины без номеров, высматривал в толпе «оперативников в гражданке». Всё это можно было списать на страх перед законом.Но потом началось то, что уже не объяснишь только криминальной обстановкой. Он слышал вертолёты, шаги, шёпот там, где их не было. В тёмных углах и зеркалах видел тени, фигуры, «демонов» на заднем сиденье автомобиля. Начал спать со светом, проверять шкафы и бардачок, носить с собой нож «на всякий случай».
Самое страшное — многие из этих эпизодов начали происходить уже на трезвую голову. Даже когда он не употреблял, мозг продолжал показывать ему сцены, которых не было. Страх перестал быть инструментом выживания и превратился в самостоятельный ад, живущий внутри головы.
Он обратился к психиатру. Диагноз: параноидальная шизофрения, тяжёлое расстройство на фоне хронического употребления, стресса и потери близких. Ему назначили сильные нейролептики и антидепрессанты, от которых он ходил как в тумане: полусон, полубодрствование, серая каша вместо эмоций.
Галлюцинации отступили, но врачи честно сказали: психика проплавлена, отката «в ноль» не будет. Это не ОРВИ, после которого просто «отлежался и пошёл дальше». Это состояние, которое будет требовать лечения, контроля и аккуратности всю оставшуюся жизнь.
Смерть близких: три удара за три месяца
Когда он уже начал отходить от наркобизнеса, пришли удары, к которым невозможно подготовиться. Сначала умер один из родителей — внезапное обострение болезни, реанимация и смерть. Никаких «деструктивных» привычек, просто слабое место организма, которое не выдержало.Через месяц он нашёл мёртвым старшего брата. Тот умер от опиатного передоза. Сцена, которую он увидел в комнате, врезалась в память навсегда: не киношный кадр, а реальное тело родного человека, с которым уже больше нельзя поговорить, поссориться или помириться.
Ещё через некоторое время умер близкий друг — тоже от наркотиков. Он был тем самым человеком, который когда-то продавал спайс, который они вместе заказывали и распространяли. Вены, превратившиеся в чёрную «сетку» по телу, реанимации, вторая попытка «спасти», скорая, которая в этот раз не успела.
Три смерти за три месяца. Родитель, брат, друг. Он много лет чувствовал вину: казалось, что это карма за всё, чем он занимался, что он сам подтолкнул их к гибели. Только позже, уже в терапии, он смог признать, что не всё контролировал и не мог всех спасти. Но осадок остался навсегда.
КПЗ, кровь на шконке и страх тюрьмы
Отдельной точкой в памяти стали сутки в камере временного содержания — КПЗ. Это был эпизод, не связанный напрямую с наркотиками: конфликт, драка, взаимные избиения, «разборки» с полицией. Его избили дубинками, он сам успел нанести серьёзные удары. Итог — ночь на бетонной шконке, вся одежда и матрас в крови.Ему откровенно сказали: либо он подписывает бумаги о мелком хулиганстве, платит небольшой штраф и уходит, либо история уходит на рассмотрение в суд с реальной перспективой нескольких месяцев или года лишения свободы. Он выбрал штраф.
Эти сутки стали одним из самых жёстких «звонков». Не фантазии про тюрьму, а конкретный запах камеры, звуки, люди вокруг. Он понял, что если попадёт туда уже «по 228.1», то может остаться за решёткой на годы, а то и десятилетия. И это будет уже не абстракция про «кто-то сел», а вполне личная реальность.
25 работ, госслужба и попытки жить «как все»
После выхода из наркобизнеса жизнь не превратилась сразу в красивую историю «успеха». Он сменил около 25 работ: курьер, товаровед, администратор в клубе, временные подработки. Везде задерживался на месяц-два, максимум на полгода, выгорал, раздражался и уходил.Стабильность казалась пыткой. После лет, проведённых между тайниками, опушками и «адреналином сделок», сидеть на кассе или таскать коробки за скромную зарплату было почти физически больно. Плюс внутри сидело разрушенное ощущение собственного «я»: кто он вообще, если не «человек с темой»?
Дольше всего он продержался на госслужбе — около двух лет. Внешне всё выглядело идеально: костюм, кабинет, документы, личный водитель руководителя, ощущение значимости. Организация, о которой слышала вся страна, пусть и не силовая. Зарплата — достойная, по меркам обычных людей даже хорошая.
И именно там он снова сорвался. Деньги, доступ к алкоголю, возможность брать отгулы и больничные «по щелчку» сделали своё дело. Начались марафоны на мефедроне, ночи без сна, панические атаки, те самые «демоны» в зеркалах и зеркалах заднего вида. Рабочая жизнь стала лишь декорацией к новой попытке самоуничтожения.
Наркотики, которые он считает самыми страшными
На вопрос «какой наркотик оказался самым страшным» он отвечает без пауз: соли и метамфетамин. Не потому, что они дают «самый тяжёлый кайф», а потому, что практически не дают кайфа вообще, заменяя его голым безумием.Он видел, как люди за пару месяцев на солях превращались в развалину: без сна, без еды, с полностью разрушенной психикой. Притоны, где двое напротив друг друга курят грамм соли через водник за несколько часов, не разговаривая почти ни о чём. Пустые глаза, странные движения, полный разрыв связи с реальностью.
На фоне этого даже «классические» стимуляторы вроде амфетамина кажутся менее разрушительными — хотя и они дают мощный удар по сердцу, сосудам, нервной системе. Но соли и метамфетамин, по его опыту, уносят человеческий облик особенно быстро, выжигая всё: чувства, интеллект, остатки воли.
Мефедрон он тоже теперь относит к самым опасным веществам. Да, когда-то он казался «весёлой таблеткой»: клубы, музыка, эйфория, общительность. Но именно мефедрон стал для него входом в долгие марафоны, перегруз сердца, панические атаки и, в конечном счёте, в психиатрический диагноз.
Почему он ушёл и почему до сих пор жив
Уход из наркобизнеса не был романтичным жестом. Скорее — капитуляцией. Постоянные задержания, смерть друзей, галлюцинации, КПЗ, сломанная психика и ощущение, что «следующий раз уже не отпустит», слились в одну точку.Он признаётся: в какой-то момент даже появилась странная тяга к тому, чтобы его наконец «приняли по-крупному». Чтобы всё это закончилось одним сильным ударом: приговор, тюрьма, понятные правила. Настолько он устал от вечного бега между подъездами, лесом и ударом сердца в горле.
Но вместо очередного ареста в его жизни появились группы анонимных наркоманов, психотерапия и попытки жить трезво. Неидеально: были срывы, были короткие возвращения к употреблению. Но на этот раз без «романтики», без ощущения, что наркотик — награда. Только голый страх, паника, физическая боль и понимание, что второй раз в этот же ад уже не выдержит.
Сейчас у него семья, скоро родится ребёнок. Он зарабатывает честно — и, по его словам, денег теперь больше, чем когда-либо приносил наркобизнес. Главное — нет желания тратить их на наркотики. Он прямо говорит: «Те суммы, которые у меня есть сегодня, раньше я бы давно уже спустил на дурь. Сейчас у меня даже мысли об этом нет».
Что он сказал бы себе 15-летнему
Если бы он мог вернуться к себе в 15 лет, то, по его словам, просто бы избил себя и повторял одну фразу: «Не лезь в эту херню». Но если переводить это на человеческий язык, за этим стоит другое: поговори с собой, подумай о близких, о том, что будет с мамой, с братом, с теми, кто любит тебя, когда ты начнёшь тащить в их жизнь весь этот ад.Он признаётся, что сильнее всего сейчас не хватает именно семьи: мамы, брата, тех, с кем уже не посидишь за столом и не посмеёшься. Деньги, статус, «движ» — всё это оказалось пылью. То, что было по-настоящему важно, он начал ценить, когда потерял.
Он не уверен, что до конца себя простил. Иногда ему кажется, что он уже расплатился: психиатрией, потерей близких, годами страданий. А иногда приходит мысль: «А что если нет? Что если удар прилетит по ребёнку, по семье, по тем, кто ни в чём не виноват?» С этим страхом он живёт и, возможно, будет жить дальше.
Почему люди приходят в наркотики и что реально может помочь
На вопрос «почему люди вообще туда идут» он отвечает жёстко: главная причина — отсутствие понимания в семье и желание уйти из реальности. Когда дома нет разговора, нет поддержки, нет ощущения, что тебя слышат, наркотик становится простым способом отключить боль. Особенно в стране, где бесплатные кружки и секции давно ушли в прошлое, а подросток после школы чаще идёт не в спортзал, а во двор.Вторая причина — доступность. В его подростковые годы, чтобы достать что-то, нужно было хотя бы с кем-то встретиться, кого-то уговорить. Сейчас достаточно телефона и пары кликов в мессенджере: закладки, боты, маркетплейсы, в том числе крупные вроде Hydra или KRAKEN маркетплейс. Никакого барьера, никакого «тормоза» на входе.
Он уверяет: никакого «комфортного» употребления не существует. Ни «по праздникам», ни «на вечеринках», ни «только травка». Для кого-то путь от первого косяка до иглы и психоза занимает годы, для кого-то — месяцы. Но если нажать кнопку один раз, рано или поздно к ней захочется вернуться.
По его мнению, реальный ответ — не только в карательной системе, но и в поддержке: бесплатные секции, нормальные кружки, доступ к спорту и творчеству, атмосфера, где подросток чувствует себя личностью, а не лишним. Там, где есть спортзал, реп-студия, скейтпарк и нормальные взрослые, шансов дойти до соли и мефедрона меньше.
Что бы он сделал, если его ребёнок попробует наркотики
Главный страх человека, прошедшего через всё это, — что его ребёнок однажды повторит его путь. Он не говорит про ремень, крики или ультиматумы. План у него другой: долгий разговор, поездка на кладбище, где лежат брат и друзья, честный рассказ без романтики. Потом — выезд куда-нибудь на природу, дом в деревне, совместная работа руками и главное — присутствие рядом.Он говорит, что спросил бы ребёнка: чего ты хочешь на самом деле? Спорт? Рисовать? Музыка? Другая страна? Новая школа? Секция? То, чего не было у него самого в детстве, он бы постарался дать максимумом сейчас. Чтобы у ребёнка было ощущение, что он не один, что ему есть, на что опереться, кроме химического «выхода» из реальности.
Главный вывод: никакой романтики, только ад
В финале он формулирует всё предельно просто: наркотики — чистое зло. Не в религиозном смысле, а в практическом. Они не дают ничего, кроме иллюзии и временного «выключения», за которым следуют тюрьма, психиатрия, смерть друзей, пустые стулья за столом и фотографии на памятниках.За десять лет он не заработал ничего, кроме разрушенной психики и кучи диагнозов «как у пятидесятилетнего», хотя сам ещё относительно молод. Все эти годы он мог бы учиться, строить карьеру, путешествовать, заниматься творчеством. Вместо этого был лес, подъезды, фонари, рюкзак, перчатки и чужие судьбы, завязанные в узел вместе с очередным свёртком.
Сейчас он говорит одно: если ты стоишь на пороге и думаешь «попробовать или нет» — не пробуй. Если уже употребляешь — ищи помощь. Если торгуешь — выходи, пока не поздно. Второй жизни не будет, второго набора мозга тоже. А наркотики, в отличие от тебя, очень терпеливы: подождут, пока ты сам подойдёшь к краю.
Редакция PavRC